Poézia a hudba – Beatnická poézia (spievaná alebo sprevádzaná hudbou)

В подражание Окуджаве

Нежная Правда в красивых одеждах ходила,
принарядившись для сирых, блаженных, калек.
Грубая Ложь эту Правду к себе заманила, –
мол, оставайся-ка ты у меня на ночлег.

И легковерная Правда спокойно уснула,
слюни пустила и разулыбалась во сне.
Хитрая Ложь на себя одеяло стянула,
в Правду впилась и осталась довольна вполне.

И поднялась, и скроила ей рожу бульдожью:
баба как баба, и что ее ради радеть?
Разницы нет никакой между Правдой и Ложью,
если, конечно, и ту и другую раздеть.

Выплела ловко из кос золотистые ленты
и прихватила одежды, примерив на глаз;
деньги взяла, и часы, и еще документы,
сплюнула, грязно ругнулась – и вон подалась.

Только к утру обнаружила Правда пропажу –
и подивилась, себя оглядев делово:
кто-то уже, раздобыв где-то черную сажу,
вымазал чистую Правду; а так – ничего.

Правда смеялась, когда в нее камни бросали:
«Ложь это всё, и на Лжи – одеянье моё!..»
Двое блаженных калек протокол составляли
и обзывали дурными словами её.

Стервой ругали ее, и похуже, чем стервой,
мазали глиной, спустили дворового пса:
«Духу чтоб не было! На километр сто первый
выселить, выслать за двадцать четыре часа!»

Тот протокол заключался обидной тирадой
(кстати, навесили Правде чужие дела):
дескать, какая-то мразь называется Правдой,
ну а сама – пропилась, проспалась догола.

Голая Правда божилась, клялась и рыдала,
долго болела, скиталась, нуждалась в деньгах.
Грязная Ложь чистокровную лошадь украла
и ускакала на длинных и тонких ногах.

Впрочем, легко уживаться с заведомой ложью,
Правда колола глаза – и намаялись с ней.
Бродит теперь, неподкупная, по бездорожью,
Из-за своей наготы избегая людей.

Некий чудак и поныне за Правду воюет, –
правда, в речах его правды – на ломаный грош:
«Чистая Правда со временем восторжествует,
если проделает то же, что явная Ложь!»

Часто, разлив по сто семьдесят граммов на брата,
даже не знаешь, куда на ночлег попадёшь.
Могут раздеть – это чистая правда, ребята!
Глядь – а штаны твои носит коварная Ложь.
Глядь – на часы твои смотрит коварная Ложь.
Глядь – а конем твоим правит коварная Ложь.

Citlivá pravda sa pre radosť biednych a prostých
strojila kedysi do samých nádherných šiat.
Surová lož túto pravdu raz začala hostiť,
láka ju, vraj: Ostaň, veď môžeš u mňa aj spať.

A pravda pokojne zaspala hlbokým spánkom,
v nevinnej dôvere ešte sa usmieva v sne.
Lož vtedy odev z nej stiahla a s predranným vánkom
vpila sa do pravdy a krásu vysala z nej.

Vstala a tlamu jej ušila z buldočej kože:
Ženská je ženská a čo sa má hanbiť a báť –
a kto lož od pravdy napokon rozoznať môže,
ak obe oblečieš rovnako, do krásnych šiat?

Z vlasov jej šikovne vyplietla zlatisté stuhy,
obliekla odev a skvele sa cítila v ňom.
Vzala jej peniaze, hodinky i jedno s druhým,
odpľula a s hnusným rúhaním odišla von.

Pravda len nad ránom zistila, čo sa jej stalo,
veľmi sa čudujúc, že zrazu nevlastní nič.
A ktosi voľakde triafal už do pravdy skalou,
sadzou ju umazal a na ňu uplietol bič.

Keď do nej hádzali kamene, iba sa smiala:
Hľaďte, veď tam sa lož predvádza namiesto mňa!
Pár biednych hlupákov na ňu hneď žalobu váľa,
na vrub jej prišíva všetko, čo na koho má.

Hanebné tirády zavŕšil protokol súdu:
vraj sa tu akási šľampa, čo narúša zvyk,
prepitá-prespatá donaha, bez štipky studu,
za pravdu vydáva, hoci ju nepozná nik.

A holá pravda sa dušuje, prisahá, stoná,
túla sa, živorí, trpí, až stráca aj reč.
Špinavá lož si však ukradla vzácneho koňa,
na dlhých, ohebných nohách už cválala preč.

Kdejaký čudák sa doposiaľ za pravdu bije.
Pravda, tej pravdy má v slovách za deravý kôš.
No čistá pravda aj víťazí, ba aj si žije,
ak robí to isté, čo stvára očitá lož.

Často, keď popíjaš a potom hľadáš svoj prístav,
a nevieš, kto ti dá nocľah, či požičia groš,
zderú ťa dohola – toto je pravda a čistá:
hľaď – tvoje šaty si oblieka zákerná lož,
hľaď – tvoje hodinky nosieva zákerná lož,
hľaď – tvojho koňa si zubadlí zákerná lož!

http://www.wysotsky.com/1051.htm?38